Исповедник - Страница 2

...

У меня хорошие новости, герр профессор. К концу недели на планете станет одним вонючим евреем меньше! Видерзеен, герр профессор.

Штерн стер сообщение. Он давно привык к подобным вещам. За неделю поступало в среднем два сообщения, иногда больше – в зависимости от того, появлялся ли он на экране телевизора или принимал участие в какого-либо рода публичных дебатах. Он даже различал голоса звонивших и давал каждому безобидную кличку, чтобы они не так действовали на нервы. Тот, чью угрозу Штерн только что выслушал, напоминал о себе по меньшей мере дважды в месяц. Профессор окрестил его Вулфи, Волчонок. Иногда он сообщал о таких звонках в полицию, но в большинстве случаев просто не обращал внимания. Предпринять что-либо серьезное они все равно не могли.

Штерн спрятал рукопись и заметки в сейф, расположенный в полу под столом, надел туфли и шерстяной жакет и забрал из кухни два мешка с мусором. Лифта в старом доме не было, поэтому ему пришлось спуститься по двум лестничным пролетам. Едва он вошел в фойе на первом этаже, как в нос ударил едкий химический запах. Здесь обосновался небольшой, но пользующийся популярностью косметический салон, вызывавший у профессора тихое отвращение. Когда клиентов набиралось особенно много, противный запах жидкости для снятия лака проникал через вентиляционную систему в его квартиру. Кроме того, присутствие этого заведения уменьшало степень безопасности жильцов, что тоже не могло нравиться Бенджамину Штерну. Из-за того, что салон не имел отдельного входа, в фойе постоянно находились посторонние, чаше всего местные красотки, приходившие делать маникюр, педикюр или массаж лица.

Он повернул направо, к двери, за которой открывался небольшой дворик, и, остановившись на пороге, огляделся – нет ли поблизости кошек. Прошлой ночью профессора разбудили отчаянные вопли этих созданий, схватившихся, вероятно, из-за какого-то лакомого куска. Сейчас кошек не было, только две скучающие девицы из салона в безупречно белых туниках курили, прислонившись к стене. Профессор пересек дворик и бросил мешки в контейнер.

Возвратившись в фойе, он едва не натолкнулся на фрау Ратцингер, тершую старой соломенной щеткой покрытый линолеумом пол. Делала она это с таким ожесточением, будто наказывала виновного.

– Доброе утро, герр профессор, – бросила старуха и тут же осуждающе добавила: – Собрались выпить кофе?

Профессор Штерн кивнул и пробормотал:

– Да-да, фрау Ратцингер.

Она недовольно посмотрела на две расползшихся стопки афиш, одна из которых извещала о бесплатном концерте в парке, а другая рекламировала только что открывшийся массажный салон на Шеллингштрассе.

– Сколько ни прошу не приносить сюда эти бумажки, все равно приносят!.. Все тот парень из четвертой квартиры. Готов впустить в дом кого угодно.

Профессор пожал плечами, сделав вид, что поведение молодых людей остается загадкой для него самого, и мило улыбнулся рассерженной женщине. Фрау Ратцингер сгребла афиши и вынесла их во двор. В следующее мгновение она уже отчитывала девиц, бросивших окурки прямо на землю.

Бенджамин Штерн вышел на улицу и остановился. Погода для начала мая была не слишком холодная, из-за дымчатой пелены серых облаков проглядывало весеннее солнце. Он сунул руки в карманы и зашагал по тротуару. Войдя в парк, Бенджамин свернул на окаймленную деревьями дорожку, которая шла вдоль набухшего после дождей канала. Ему нравился Английский сад. Здесь было тихо и покойно, и его мозг отдыхал после проведенных за компьютером напряженных утренних часов. Что еще важнее, парк позволял обнаружить слежку.

В какой-то момент профессор сбавил шаг, картинно похлопал себя по карманам, делая вид, что забыл нечто важное, потом повернулся и зашагал в обратном направлении, всматриваясь в лица встречных и сверяя их с теми, что хранились в базе данных его необыкновенной памяти. Еще одну остановку он сделал на горбатом мостике, откуда можно было полюбоваться на небольшой водопад. Какой-то мужчина с вытатуированными на лице пауками предложил ему героин. Профессор пробормотал что-то неразборчивое и торопливо продолжил путь. Еще через две минуты он заскочил в телефонную будку и, сняв трубку, внимательно огляделся.

Видерзеен, герр профессор.

Свернув на Людвигштрассе, Бенджамин Штерн опустил голову и прибавил шагу. Это был университетский район, и ему не хотелось попадаться на глаза ни студентам, ни коллегам. Не далее как на этой неделе он получил довольно неприятное письмо от доктора Гельмута Бергера, напыщенного заведующего отделением, который интересовался, когда же наконец обещанная книга будет закончена и профессор возобновит чтение лекций, что, собственно, и является его прямой обязанностью. Бенджамину Штерну не нравился Гельмут Бергер – их не являвшаяся ни для кого секретом вражда носила как академический, так и личный характер, – а потому и времени, чтобы сочинить ответ, у него не нашлось.

Деловитая суета Виктуалиенмаркта заставила его забыть о работе. Со всех сторон профессора окружали яркие груды овощей и фруктов, цветочные киоски и мясные лавки. Запасшись продуктами на ужин, он перешел улицу, держа курс на кафе-бар «Эдушо», где можно было выпить кофе и съесть булочку. Сорок пять минут спустя, возвращаясь в Швабинг, Штерн чувствовал себя отдохнувшим и посвежевшим, готовым вступить в очередную схватку со своей книгой. Или, как назвал бы ее Оруэлл, со своей болезнью.

У входа в дом номер 68 профессора догнал порыв ветра, который, ворвавшись в фойе, разбросал свежую стопку оранжево-розовых афиш. Выгнув шею, Штерн прочитал одну из них. В ней сообщалось об открывшемся поблизости ресторане домашних обедов, специализирующемся на острых блюдах. Профессор любил хороший соус, особенно карри, а потому подобрал один листок и сунул себе в карман.