Бриндизи пригрозил, что не станет сопровождать папу в постыдной и унизительной поездке в синагогу, и сдержал слово. И вот результат: все полагают, что сейчас он уединился, чтобы написать прошение об отставке. Составленное в мягких тонах, оно не поставило бы в неловкое положение Святой престол и не дало бы повода для грязных спекуляций, распространяемых обычно кучкой идиотов из ватиканского пресс-корпуса. Если бы он желал подать в отставку, то выразил бы в этом письме глубокое желание вернуться к пасторской деятельности, заботиться о вверенной ему пастве, крестить детей и ухаживать за больными.
Любой человек, мало-мальски знакомый с внутренней жизнью Ватикана, счел бы такое прошение грандиозным обманом. Марко Бриндизи учился, работал и жил для того, чтобы управлять бюрократической машиной курии. Мысль о том, что он добровольно откажется от своей власти, была совершенно абсурдной для всех, кто знал кардинала. Никто бы не поверил такому прошению, и Бриндизи не имел ни малейшего намерения писать его. Кроме того, думал он, человек, который приказал бы ему подать в отставку, вряд ли прожил бы очень уж долго.
Напиши он такое письмо, оно вызвало бы немало неудобных вопросов после убийства папы. Каковы были отношения между двумя самыми могущественными в Ватикане людьми в последние недели? Не испортились ли эти отношения? Не выигрывает ли что-либо государственный секретарь от смерти главы церкви? Нет прошения об отставке – нет и неудобных вопросов. Наоборот, благодаря умело организованным утечкам информации кардинал Бриндизи предстанет в глазах общественности ближайшим другом и сторонником папы, проводником его идей в курии, человеком, который всегда восхищался понтификом и пользовался его полным доверием и уважением. Будучи опубликованными, такие материалы, несомненно, обратят на себя внимание кардиналов, когда те соберутся на следующий конклав. Привлечет их и то, как умело и осторожно воспользуется государственный секретарь своей временной властью в первые, самые тяжелые для церкви дни после гибели папы. В столь ответственный период конклав вряд ли захочет возводить на престол постороннего. Следующим папой должен стать человек из курии, а курия выдвинет кандидатом государственного секретаря Марко Бриндизи.
Из сладкого транса его вырвал голос комментатора, сопровождавший телекартинку РАИ: папа Павел VII входит в Большую римскую синагогу. Бриндизи закрыл глаза. Он видел другое: Бэккет у алтаря в Кентербери.
Неужто никто не избавит меня от этого вредного попа? Пошлите ваших четырех рыцарей, Карло. Пусть его зарубят.
Кардинал Марко Бриндизи увеличил звук и стал ждать сообщения об убийстве папы.
Большая римская синагога: по-восточному пестрая, возбужденная, ожидающая. Габриель занял место в передней ее части, рядом с алтарем. Руки за спиной, плечи прижаты к холодной мраморной стене. Отец Донати стоял в шаге от него, напряженный и раздражительный. Занятая позиция позволяла ему видеть весь зал. В нескольких футах – группа кардиналов в ярких алых сутанах, внимательно прислушивающихся к словам главного раввина. Сразу за кардиналами разместились беспокойные сотрудники ватиканского пресс-корпуса. Остальные места занимали рядовые члены еврейской общины Рима. Зал замер, когда со своего стула наконец поднялся глава католической церкви.
Габриель с трудом подавил желание обернуться. Его взгляд снова и снова прочесывал помещение. То же самое делал и стоящий невдалеке Карл Брюннер. На мгновение их взгляды пересеклись. Нет, решил Габриель, опасность исходит не от него.
Папа начал с того, что поблагодарил лично главного раввина и всю общину в целом за любезное приглашение выступить здесь в этот день. Затем выразил свое восхищение красотой синагоги и особо подчеркнул, что христиан и иудеев объединяет общее наследие. Следуя примеру своего предшественника, он назвал евреев старшими братьями римских католиков. Между родственниками всегда существуют особые отношения, особая связь, способная прерваться при отсутствии должной заботы и внимания. В последние два тысячелетия братья слишком часто ссорились, что имело катастрофические последствия для еврейского народа. Папа говорил без бумажки, и аудитория слушала его, как завороженная.
– В апреле тысяча девятьсот восемьдесят шестого года мой предшественник, папа Иоанн Павел Второй, пришел в эту синагогу, чтобы перекинуть мост через то, что разделяет наши две общины, и начать процесс выправления отношений. За минувшие с тех пор годы проведено немало работы. – Он подождал, словно вслушиваясь в тяжелую, гнетущую тишину зала. – Но сделать нужно еще больше.
Эти слова были встречены теплой волной прокатившихся по синагоге аплодисментов. Присоединились к ним и кардиналы. Отец Донати толкнул Габриеля локтем в бок и, наклонившись, прошептал:
– Понаблюдайте за ними. – Он кивнул в сторону людей в красном. – Посмотрим, будут ли они аплодировать через несколько минут.
Габриелю было не до кардиналов, его больше занимали рядовые слушатели.
Между тем папа продолжал:
– Братья и сестры, Господь взял к себе Иоанна Павла прежде, чем он успел завершить начатое. Я намерен продолжить его дело. Я намерен взять на свои плечи его бремя и донести его до цели.
И снова папу прервали аплодисменты. Как умно, подумал Габриель. Папа представлял свою инициативу как всего лишь продолжение миссии Поляка, а не как нечто радикально новое. Теперь Габриель понял, что человек, называвший себя простым венецианским священником, на самом деле далеко не так зауряден и является тонким тактиком и искусным политиком.